– А что же…
– Контейнер прицеплен, на год мы страну топливом обеспечили … и здесь нам больше делать нечего. А бравого капитана нужно будет после взлета упрятать в каюту и запереть, и связь с каютой отключить до прибытия на Землю.
– Ты серьезно?
– Да.
– Зачем?
– Чтобы не наговорил лишнего по выходе на связь, – объяснил Дубстер.
Очень возможно, что эта мера была лишней, но Дубстер рассудил, что – не повредит.
– Почему тогда его сразу не связать и не запереть? – спросила практичная не в меру Кларетт.
– Потому что кастрюля ломаная, скрепили булавками. Парус распустить за Юпитером – там одна автоматика. Перед каспом и у Земли вас наставят на путь истинный пастухи в Йоганнесбурге. А вот поднять ее с поверхности сейчас, если кто и может, то только Доувер. Собирайся, не сиди.
Он смотрел, как она собирается – как складывает в рюкзак из пластика с силиконом белье и персональный талисман – брелок с белым медведем. Неужели она, думал он. Неужели именно с ней я был в каспе?
– Чего тебе хочется, Кларетт? В данный момент?
– Ананас, – не задумываясь ответила непосредственная Кларетт.
Сев на топчан, она стала напяливать скафандр. Дубстер придвинулся к ней вплотную, обнял за плечи, и поцеловал в пухлые губы. Почувствовав вялый ответный поцелуй, он вдохнул глубоко через ноздри. В первый раз после каспа у него встал хуй.
Да ну! Не может быть.
Но Кларетт, как все женщины и мужчины после каспа, оставалась холодной. Он погладил ей шею и грудь. Никакой реакции.
– Иди, – сказал он, вставая. – Иди и из кастрюли не выходи.
Он проводил ее до входного шамбра.
Вернувшись в ее отсек, Дубстер подобрал свой скафандр, постоял немного, озираясь, и снова вышел в коридор. И не успел среагировать – Краут приложился стеком, похожим на трость Людовика Четырнадцатого, к голове Дубстера, сверху и справа. Дубстер осел на пол.
– Подонок, – сказал Краут. – Убийца.
В голове у Дубстера туманилось и звенело, но он не потерял сознания.
– Краут … что ты … здесь делаешь, кретин?
– Слежу за порядком, – объяснил Краут. – А ты, небось, решил, что можешь, как на Земле, безнаказанно убивать людей? А потом мне претензии предъявлять по поводу честности … и прочего…
Дубстер почувствовал сквозь туман, как Краут берет его за шиворот и куда-то волочит. Сознание еще некоторое время посопротивлялось, и все-таки провалилось, а когда вынырнуло, Дубстер обнаружил, что лежит на полу входного шамбра, а Краут в скафандре стоит над ним со шлемом в руке, как Октавиан Август над трупом Клеопатры.
– Думал ли ты, Дубстер, – сказал Краут, – когда надрезы делал у Дженни на скафандре, что умрешь в этот же день такой же смертью, какую готовил другому? Вряд ли. Вот так оно и бывает. А Доувер и бляди – думают ли, что сдадут меня властям по прибытии? Пусть думают. У них еще есть время, минут сорок. А ведь я предупреждал тебя, Дубстер – если я остаюсь здесь, то все остаются. Ты не поверил, а зря.
– Краут, опомнись…
– Я иду выводить из строя кастрюлю … А ты останешься здесь. Навсегда. Старайся не думать об этом. Думай о чем-нибудь приятном. Что же до Доувера и наших с ним счетов – я ведь не насильно увел у него бабу. Да он и жениться на ней не собирался. Женился потом на другой. Она его недавно бросила, ушла, и детей забрала, и сказала ему, чтоб подавился алиментами. Это ведь как нужно достать бабу, чтобы она даже от алиментов отказалась. Тот еще тип, наш капитан Доувер.
Он задраил внутренний люк. Дубстер, лежа на полу, машинально посмотрел на индикаторы возле люка. Краут не включил откачку воздуха.
Дубстер попытался подняться. Не получилось. Правой частью головы он чувствовал тепло – очевидно, кровь. Он слегка повернул голову и зажмурился от боли. Краут прилаживал шлем. Приладил. И взялся за рычаг внешнего люка. Воздух засвистел, сочась в открывшуюся щель. Щель увеличилась, люк пошел в сторону, показались звезды. Брезгливый Краут раздраил люк полностью и вылез наружу, не обернувшись. Не хотел смотреть на обезображенный труп. Чуть присел, раскорячился, и закенгурил по диагонали влево – к кастрюле.
Дубстер сжал зубы и рывком принял сидячее положение. Боль в виске утихомирилась. Пришло удивление. Он догадывался и раньше. В нечистых холщовых портах, в майке и кроссовках, Дубстер сидел на полу входного шамбра с открытым внешним люком. Стены шамбра стремительно остывали, разреженная атмосфера Ганимеда приводила их в соответствие с собой – минус сто сорок градусов по Цельсию. Дубстер впервые за пятнадцать месяцев почувстовал холод. Нет, не холод – холодок. Будто он вышел из дома на улицу в прохладный летний вечер в одной майке. Не очень приятно, но не смертельно.
Первые подозрения появились у него два с половиной часа назад, когда кончился кислород в баллоне. Он тогда подумал, что сходит с ума.
Без особого труда Дубстер поднялся на ноги, повертел головой, потрогал голову. Пальцы увлажнились. Он вытер их об майку, шагнул к люку, и выглянул наружу. Краута нигде не было видно. Дубстер выбрался из люка и снова огляделся. Непонятные ощущения. Он посмотрел вверх – естественое движение, когда человек обращается к Создателю.
Почему именно я, подумал он. Почему именно меня наградили чудом, зачем оно мне? Почему не Дженни, которую сгубил надрез на скафандре? Почему не наши с Доувером попутчики, которым Краут впустил в кастрюлю Ганимед? Только я. Зачем?
Я не испытываю ни страха, ни радости, подумал он. Стою на поверхности Ганимеда в майке и портах, только что руки в карманы не сунул. И – ничего. Плохой бы из меня вышел естествоиспытатель. Или первооткрыватель. Кстати, почему бы и не сунуть руки в карманы?