Полезный Груз - Страница 100

100

– Фокус, – сказал Муравьев.

– Не обгорели даже волосы на руке, – ответил поп, без интонации. – И паленым не пахло. Я видел, как огонь обтекает кожу, липнет к коже, меняет цвет. Я было предположил, что он связан с какими-нибудь колдунами или сатанистами, но он это отрицал, и показал мне нательный крестик.

– Ну, мало ли, кто в наше время носит крестики, – усомнилась Пиночет.

– Возможно, сударыня, вы правы. И все-таки сатанист не наденет крестик легко, за здорово живешь. Колдуны креста боятся меньше, иногда даже нарочито носят, но не нательные, а большие, демонстративные, для виду. А потом…

Потом, как рассказал поп, гость перерезал шнур торшера перочинным ножом, расчленил, оголил оба провода, и приставил сперва к тыльной стороне руки, а потом к вискам. После чего, дабы продемонстрировать, что ток наличествует, он соединил оба провода. Выстрелило искрой, и обесточился весь дом к чертовой бабушке, и пришлось попу вместе с гостем будить пьяного управдома, который не хотел ничего делать, а гость взял управдома за грудки, приподнял, впечатал спиной в стену, опустил, затем снова приподнял и снова впечатал, и тогда управдом спустился в подвал и переключил предохранитель.

Муравьев сказал мрачно:

– Стало быть, огонь на него не действует, и электричество тоже. Еще какие-нибудь сверхъестественные способности у него есть?

Возможно, подумал он, некоторые священники склонны к суевериям, особенно потому, что официальная церковь относится к суевериям строго негативно. А что начальству не нравится – то имеет привкус запретного плода.

– Он сказал, что может дышать под водой, – сообщил поп. – Вернее, не дышать. Сидеть и не дышать. Хоть неделю, хоть год.

– Под водой?

– Да.

– Не дышать под водой.

– Да.

– Продемонстрировал?

– Нет.

Муравьев припомнил следы от босых ног, им же самим затертых. Ну, сволочь. Ну ты у меня получишь, как только я тебя поймаю. Я тебе покажу пустяки, скотина бессовестная.

– Помимо этого, – продолжал священник, – он уверил меня, что не чувствует ни холода, ни жары. И никогда ничем не болеет. И хотел бы дать денег в пользу прихода.

– Дал?

– Я сказал, что пока подожду. Я спросил, почему мне нельзя увидеть дочь самому. Он сказал, что это очень опасно, что за ней охотятся по всему городу. Я спросил, собирается ли он жить в Москве. Он сказал, что еще несколько месяцев поживет, а потом уедет в дальние края, где тепло, вместе с моей дочерью. А дальше случилось самое странное. Он попросил моего совета.

– По какому поводу?

– Он сказал, что он обычный человек, во всяком случае был таковым раньше, но вот уже более двадцати лет живет в особенном состоянии, не требующем ни сна, ни еды, ни воды, хотя и спать, и есть, и пить он вполне может. Он сказал, что не видит ни цели, ни причин этого своего состояния, и спросил у меня, как человека, служащего непосредственно Господу, нет ли у меня каких-либо соображений на этот счет. В смысле – для чего это все, почему он такой, какой есть? Я спросил у него, как он попал в это состояние, и он ответил, что не очень понимает сам. Его носит по разным городам и странам. Он знает несколько языков.

– Несколько языков, – повторил Муравьев, глядя поверх головы попа. – Он русский?

– Не знаю, – честно ответил поп. – Славянские черты наличествуют, но также есть что-то такое, что отличает его от русских людей его возрастной группы. Манеры какие-то совсем не московские, но и не провинциальные, а слова он будто подбирает по одному, а потом тщательно складывает в предложение.

– Он вам назвал свое имя?

– Знаете, да.

– Как же его зовут?

– Возможно, это псевдоним, капитан. Не знаю. Он сказал, что его зовут Нил. Нил, представьте себе. Нилом на Руси уже по меньшей мере лет сто никого не называют.

– Определенно кличка, – авторитетно сказала Пиночет.

Муравьев жестом велел ей молчать, и попросил попа:

– Опишите его внешность.

– Внешность? Да. Хмм. Ростом чуть выше среднего. Вроде вас. Широкие плечи. Глаза серые, глубоко посажены. Светлый шатен, волосы не длинные, прямые, залысин нет, седины нет. Нос прямой, не очень большой, в прошлом возможно был сломан и поправлен. Скулы высокие. Рот обычный, не большой, не маленький. Подбородок квадратный … хмм…

– Как у меня, – подсказала Пиночет.

– Да, но у вас ямки нет.

– Особые приметы помимо ямки? – спросил Муравьев.

– Да вроде никаких. Ни шрамов, ни родинок. Вообще кожа очень чистая, что странно для взрослого горожанина – ни бородавок, ни родинок, ни прыщей, ни раздражений. Абсолютно гладкая кожа, с легким загаром.

– С загаром?

– Да.

– Октябрь на дворе.

– Наверное, побывал на югах недавно. Знаете, капитан, у вас тоже такая кожа. Гладкая. Правда, без загара.

Муравьев посмотрел на Пиночета. Пиночет задумалась, будто припоминала, какое отношение к делу имеет тропический загар на лице визитера. А может и действительно припоминала. И в конце концов припомнила. А припомнив, кивнула и сказала:

– А ну-ка, подождите. Оба.

Вынув свой блокнот, она сделала несколько штрихов стилом, что-то исправила, затем еще штрихи, и еще.

– Подождите, подождите, – сказала она, продолжая что-то чертить в блокноте.

Муравьев и Петр Алексеевич послушно ждали.

Закончив, Пиночет развернула блокнот и показала получившееся Петру Алексеевичу, с тем, чтобы и Муравьев посмотрел, и сказала:

– Похоже?

– Брови не такие, – сказал поп. – Но, вообще-то…

– Момент.

Пиночет переделала брови и снова показала.

100