– Нет, не то.
– Почти отсутствуют, – подсказал Муравьев.
– Да? – Пиночет нахмурилась. – Хмм. Так. – Она еще что-то исправила, и снова показала скетч.
– Да, это он, – поп кивнул. – Точно он. И взгляд такой же. Кто это? Вы его знаете? Он опасный преступник?
Муравьев приложил палец к губам.
– Мы его найдем, – пообещал он. – И набьем ему морду. Чтобы не вводил в заблуждение порядочных людей.
– Он мне солгал?
Муравьев улыбнулся.
– Кто бы мог подумать, что священник может быть таким доверчивым.
– А Лиза? Она в опасности?
– Успокойтесь, Петр Алексеевич. Лиза скорее всего жива, невредима, и скоро к вам вернется. А визитера вашего … Скажите, просил он вас, чтобы вы об этом никому не рассказывали?
– Нет.
– Не просил вас дать ему слово?
– Нет. Более того, он сказал, что не против, чтобы я позвонил в полицию. Сказал, что ни на него, ни на мою дочь, это никак не повлияет.
– Вот ведь мерзавец, – процедил Муравьев сквозь зубы. – Ну, ничего. Попадется он мне … пустяки! Пусть он мне покажет фокус с зажигалкой, сука…
– Капитан…
– Да?
– Честное слово, это был не фокус.
Муравьев немного подумал, затем приподнялся, сунул руку в карман брюк, и вытащил зажигалку. Щелкнув и некоторое время понаблюдав за качающимся огоньком, он увеличил мощность, и огонек превратился в огненную струйку. Муравьев поместил в струйку указательный палец.
– Обтекает, – сказал он. – Меняет цвет.
Плавным движением руки он переместил зажигалку себе под подбородок, и пламя обтекло – подбородок и часть нижней челюсти. Некоторое время посидев неподвижно перед ошарашенным священником и, возможно, не менее ошарашенной Пиночет, Муравьев выключил зажигалку и спрятал обратно в карман.
– Голография? – невольно вырвалось у Пиночет.
– Вы догадливы, сударыня. … Не скажу. Может голография, а может и нет, – сказал Муравьев самодовольным голосом. – Шесть месяцев в школе фокусников. Профессиональные секреты не выдаю. А с электрикой еще проще. Это не фокус, поскольку настоящий фокус в некоторой степени искусство. А не надувательство. Провода под напряжением – это надувательство. Прозрачный изолирующий полимер в распылителе можно купить в любом строительном магазине.
Очень сник Петр Алексеевич после этих слов, загрустил, затосковал. Муравьев пожал плечами и сказал:
– Наверняка ведь был момент, когда гость попросил чаю или воды, или отлучился в уборную. Словом, у него была возможность заглянуть в некоторые ящики некоторых столов и шкафов.
По тому, как Петр Алексеевич мигнул, Муравьев понял, что прав, возможность была.
– И изъять оттуда, – продолжал Муравьев, – некие бумаги, которые и являлись целью визита.
Священник очень сник, водрузил локти на стол, и подпер лоб ладонью.
– А скажите, – ни с того ни с сего осведомилась Пиночет, – нет ли у вашей дочери каких-нибудь высокопоставленных знакомых или подруг?
Поп поднял голову, посмотрел на нее, отвел глаза, поджал губы, вздохнул.
– Если не хотите отвечать, не надо.
– Вот вы здесь для чего, оказывается, – с тоской сказал священник.
Муравьев очень суровым взглядом посмотрел на Пиночет. В ответ она невинно похлопала ресницами.
– Анита Чайковская, – сказал поп. – Встречались дважды на прошлой неделе. Елизавета была в восхищении, но не думаю, что она навязывалась Чайковской в подруги.
– Дочь министра торговли? – деловым тоном осведомился Муравьев, глядя себе в блокнот и ненавидя Пиночета.
Священник замкнулся, стал отвечать односложно, и совершенно пал духом, судя по всему. Муравьеву захотелось его как-то обнадежить, но он помнил, что этого делать ни в коем случае нельзя. И так уж дважды прокололись.
***
На улице шел проливной дождь. Муравьев сказал возмущенно:
– Я ведь просил!
– Да ладно вам…
– Провалитесь вы с вашей Чайковской!
– Она – потенциальный свидетель, не так ли, капитан.
– Пустяки! … Ладно. Это все, чего от меня хотят кирасиры? Или еще что-то есть? Вы мне всю смену морочите голову…
– Капитан, не срывайте на мне досаду, пожалуйста. Ни вы, ни я не виноваты, что главный подозреваемый сбежал, – сказала Пиночет.
– Стало быть, вы вовсе не в ссылке, сударыня. И, стало быть, мы расследуем два разных дела, я своё, а вы своё.
– Нет.
– Нет? Я ищу пропавшую Проханову, девушку небогатую, не очень счастливую, работящую, которую любит только приемный отец. А вы идете защищать от темных сил Аниту Чайковскую, разнузданную … пустяки … проходящую по делу «Мечты» как свидетель.
– Вам это известно?
– Это известно всей Москве, и возможно всей России. И судя по наплыву специалистов из-за границы, вне пределов России тоже. Завтра суд, и вы решили разжиться – уж не знаю чем, новой ли информацией, документами ли, обещаниями ли.
– Муравьев, послушайте, что же это такое!
– Это блядство. С вашей стороны.
– Вы ищете Лизу Проханову, я ассистирую. Госпожа Чайковская – не свидетель, а предполагаемый свидетель … Вы понимаете?
– Прекрасно понимаю. И очень не люблю, когда меня используют в своих целях люди, которым я не сделал ничего дурного. И при этом считают меня наивным дураком.
– Перестаньте. Подумайте о выгоде моего присутствия.
– Выгода от присутствия представителей вашей конторы представляется мне сомнительной, госпожа Пиночет.
– Сосредоточтесь, Муравьев.
– Пустяки!
– Вам ведь в любом случае нужно допросить Аниту.
– Зачем?
– Хотя бы затем, что она вполне может знать, где сейчас находится Лиза Проханова.