Легко проникнув в номер знаменитого в юриспруденческих кругах иностранного законника, который в тот момент степенно мылся в душе, Лёша бегло осмотрел клозеты и удостоверившись, что помимо законника и его самого в номере никого нет, сел, не снимая пальто, в кресло с неудобными подлокотниками возле окна и принял равнодушную позу.
Законник, пожилой, но хорошо держащийся человек, с красивой седой шевелюрой, вышел из ванной, затягивая на ходу полотенце на поясе, и тут же вперился глазами в Лёшу, не выказывая, впрочем, страха.
– Что вам нужно? – спросил он по-английски спокойным голосом.
– Доброе утро, господин Пицетти. Меня зовут Лёша Вяземский. Вы понимаете по-русски?
– Очень слабо, – откликнулся законник по-русски. – К сожалению.
– А по-итальянски?
– К стыду моему – совсем нет. А вы?
– Тоже не понимаю. Это я из любопытства спросил. А по-португальски?
– По-португальски понимаю.
– И говорите по-португальски неплохо?
– И говорю, да, когда возникает необходимость, – сказал Пицетти по-португальски.
– Вот и хорошо, – Лёша удовлетворенно кивнул, и перешел на португальский. – Значит, вы и есть тот самый Пицетти, который мне нужен.
– Кто вы такой?
– Уж я сказал – Лёша Вяземский. Вы что ж, не верите мне?
– Верю, конечно же, – рассеянно ответил Пицетти, изучая Лёшу. – Лёша Вя-ЗЕМ-ский. Я правильно произношу?
– Более или менее, господин Пицетти. Ударение на первом слоге.
– ВЯ-зем-ский.
– Сойдёт. Да, так вот … Характер моего визита частный.
– Если это действительно так, то вы могли бы просто постучаться. А не проникать в номер тайно и приводя постояльца в замешательство.
– Я не знаю ваших привычек, господин Пицетти. Я постучал бы, а вы бы в меня пальнули из пистолета. Я правильно произношу? Пицетти?
Пицетти промолчал.
Лёша продолжил:
– У меня не было уверенности, что вы не хлопнете дверью мне в … лицо, и не … возбудите администрацию и охрану.
– К делу, – сказал Пицетти. – Что за разговор у вас ко мне? … Мне почему-то знакомо ваше лицо. И португальский ваш … звучит, как родной.
– Это несущественно, Пицетти. Примерно через полтора часа неподалеку отсюда должен был начаться суд над двумя членами правления большого концерна. Насколько я понимаю, здание суда захвачено боевиками, которые предъявляют какие-то требования. Скорее всего, они требуют, чтобы им предоставили возможность публично выступить перед телекамерами. Дабы обратить внимание мира на чудовищную несправедливость.
– Вы шутите, господин Вяземский?
– Вовсе нет. Агенты специальных служб обо всем осведомлены, и сразу после захвата пойдут на штурм. Начнется толкотня, и нескольких человек просто уберут под шумок. Ради этого боевикам и позволили захватить здание. Ужасная мерзость, господин Пицетти. Гораздо хуже, на мой взгляд, чем все чудовищные несправедливости, вместе взятые.
– … Вы вооружены?
– Да, господин Пицетти. А что?
– Да нет, я просто спросил.
– Дело в том, господин Пицетти, что … хмм …. Мне бы хотелось, чтобы вы поучаствовали в этой странной истории, и повлияли бы на ее исход.
– Не вижу, каким образом я мог бы…
– Вам нужно будет туда пойти.
– Простите, как?
– Пойти. В здание суда. И убедить…
– Боевиков? Вы это серьезно?
– Нет, не боевиков. Убеждать вы умеете, это ваша профессия, а также ваше призвание.
– Благодарю за комплимент. В чем убедить, и кого?
– Убедить власти…
– Власти!
– … что речь боевика перед телекамерой и трансляция речи на весь мир никак не скажется ни на положении властьимущих, ни на расстановке сил; не закончится переворотом; и вообще никаких неприятностей не будет.
– Ничего не понимаю. Какая речь?
– Перед телекамерами. Нужно, чтобы один из боевиков произнес речь. После чего они сами оттуда уйдут. Непременно нужно, чтобы речь транслировалась по всем каналам.
– Речь.
– Да, господин Пицетти. Скорее всего о том, что в мире есть некоторое количество людей, благодаря усилиям которых человечество продолжает жить в так называемой технологической эпохе, а не скатывается в средневековье, например. Это понятно? … Нет? … Несколько стран имеют базы на Ганимеде. Это такой спутник Юпитера. Слыхали?
– Я не нахожу, господин Вяземский, что…
– На эти базы прибывают, и с этих баз отправляются на землю, люди. Некоторых из них насильно заставляют лететь туда, иных приманивают деньгами, третьих увещевают и стыдят, и тыкают недостаточным градусом патриотизма. Добровольцев нет совсем, поскольку люди, добровольно желающие принять участие в прогулке на Ганимед отсеиваются, как психически неадекватные, еще до прохождения подготовки. Затем какая-то часть путешественников возвращается на Землю. Дальнейшей их судьбой никто не интересуется, а судьба эта в большинстве случаев трагична. Боевики, собирающиеся захватывать здание суда, имеют, как я понимаю, прямое отношение к этим людям. Либо сами из них, либо их близкие. И они хотят, чтобы человечество об этих людях узнало.
– Информацию по этому поводу никто не скрывает, господин Вяземский. Любой интересующийся вопросом найдет кучу справочников…
– Не нужно меня агитировать, Пицетти. Вам, как и мне, хорошо известно, что специально никто эту информацию искать не станет.
– Нет, только…
– Люди трогают выключатель – и загорается в комнатах свет, и на электрической плите готовится обед, и лифты исправны, и бегают по улицам троллейбусы, трамваи, и нашответы, и скоростные поезда перевозят продукты питания, товары, и людей из одних мест в другие. Работает телевидение, включается индивидуальная связь. Все это называют прогрессом, достижениями науки, и прочая, и прочая. Это, наверное, правда; а только изотоп гелия сам по себе достижением науки не является, он – часть естественных природных ресурсов, и чтобы достижения науки продолжали существовать, изотоп приходится добывать на Ганимеде и доставлять на Землю – и делают это люди, которые в большинстве своем хотели бы заняться чем-нибудь совершенно иным; а говорить об этом не принято. Боевики хотят, чтобы об этом говорили. Хотя бы иногда.