Полезный Груз - Страница 84

– А там еще два стоят. Можно все три взять и съездить.

– Это куда же?

– На место преступления.

Муравьев и Пиночет переглянулись.

– Хорошо, посмотрим, что за вело, – сказал Муравьев.

– Может, лучше таксомотор? – спросила Пиночет.

– А еще лучше персональную яхту, – заметил Муравьев. – В древности, например, только так и поступали с допрашиваемыми – сажали их в яхту и везли в Таврию на пляж. А скажите, господин Лёша Вяземский, где это вы так загорели? Прямо тропический загар. И явно натуральный. А на дворе октябрь.

– Неделю назад вернулся из отпуска.

– И где же вы изволили провести отпуск?

– На Карибах.

Служебный вело действительно был припаркован в соседнем переулке, и еще два вело привязаны были рядом к столбу несерьезного вида цепочкой.

– Ключ у меня в кармане, – сказал охранник Лёша Вяземский. – Нет, в правом.

Муравьев передал ключ Пиночету, а охраннику сказал:

– А что же это цепь какая-то детская?

– А все знают, к какой конторе вело приписаны. Угонять – себе дороже, найдут и причинят адскую боль. Цепь для формы только.

– Резон, – согласился Муравьев. – А ты не боишься?

– Чего я должен бояться?

– Показывать место преступления.

– Боюсь, но есть причины, которые сильнее страха. Поедем?

– Куда именно?

– К речке.

Пиночет саркастически посмотрела на Муравьева.

– Могу вызвать лимузин с шампанским и цыганами, – предложил он. – Перестаньте иронизировать. Любые мысли под саркастическим взглядом кажутся смешными. Это не значит, что в них нет правды.

Пиночет пожала плечами.

К речке так к речке. Оказалось, нужно ехать, стесняясь, по Ленинскому Проспекту, а затем сворачивать в Титовский Проезд, и оттуда рысью на Пушкинскую Набережную, и устремляться по ней за пристань.

Они и устремились втроем. В десяти метрах от пристани правая брючина Муравьева попала в цепь. Он велел охраннику и Пиночету остановиться, и стал выдирать брючину, приговаривая «пустяки, пустяки».

За пристанью располагалась площадка, мощеная такими же плитками, что и пристань, с тяжелыми чугунными тумбами и накинутой на них якорной цепью.

– Обычно сюда и привозят, – сказал Лёша Вяземский, ставя вело на подножку.

– Кто и кого? – спросил Муравьев.

– Неудобных. В сумерки, когда здесь безлюдно. Люди добрые собираются обычно там, на пристани. А здесь пусто.

– Почему сюда?

– Не понял.

– Почему сюда, а не, скажем, в Замоскворечье?

– Традиция, наверное.

– И что делают, когда привозят? – спросил Муравьев.

– А вы как думаете? – спросил охранник, глядя честными глазами на капитана.

– Вопросы задаю здесь я, – отрезал Муравьев.

– Я отвечу, но хотелось бы знать мнение профессионала. Не обессудьте!

– Ты что же, парень, издеваешься?

– Нет, мне правда очень интересно.

Положив вело на землю, Муравьев сухо сказал:

– У профессионала пока что мнения нет. Мало ли что могут сделать с человеком, тайно привезенным в безлюдное место. Всякое бывает. Рассказывай.

– Да все одинаково, – протянул охранник разочарованно, и даже голову склонил в исконно-русском стиле – вправо и чуть вперед, морща правый глаз. – Рот завязывают, вешают железяку на шею, и спускают. Это если мужчина. А если женщина, то сперва всем фелацио, и уж только потом железяка и спуск.

Железяка и спуск, подумал Муравьев. Варварство, конечно, да еще и ритуальное.

Он обернулся к Пиночету.

– Э … – сказал, не решаясь назвать ее Пиночетом при охраннике. – Вы, сударыня, допросили бы его. А? Процедура известная?

– Да.

– Блокнот есть?

– Да. А вы что же…

– А я пройдусь. Буду обратно через пятнадцать минут.

Пиночет сделала недовольное лицо, но все же вынула блокнот из сумки через плечо, и достала ручку из заднего кармана плотно облегающих ее широковатые бедра брюк.

А Муравьев неспешным шагом пошел вдоль воды – не к пристани, а в другую сторону. Слева торчала неухоженная зелень, справа плескалась река. Неожиданно плитка кончилась, и началась обычная московская неразбериха, которая происходит, когда собираются мостить заново, старую плитку снимают и увозят, а новую положить либо запаздывают, либо забывают. Какая-то глина, местами почва, влажная, даже с травой кое-где. Вон в Авдеевке ведь тоже трава растет, среди бывших заводов и контор, костров и запаха вредных человеку химических элементов. Даже деревья какие-то чахлые растут неопределенной породы, возможно китайские.

Наконец метрах в шестистах от «места преступления» обозначились ступеньки к воде.

Капитан оглянулся, прикидывая расстояние. Совершенно невозможное расстояние. Полкилометра.

Он спустился к самой кромке, и даже присел и потрогал рукой воду. Распрямившись, прошел по влажной ступеньке вдоль кромки.

Предположим, что нашелся в Москве человек, способный проволочь другого человека, тонущего, под водой шестьсот метров, и при этом так быстро, что спасаемый не успеет захлебнуться. Предположим, хоть и глупо, потому что таких людей на Земле не бывает. И вот этот внеземной человек выволакивает спасаемого, вернее спасаемую, из воды, именно в этом месте. Что дальше? Что делал бы в таком случае лично капитан Муравьев, если бы сам являлся этим внеземным человеком? Ну, например, закинул бы спасаемую на плечо и пошел бы очень быстрым шагом – не вправо и не влево, разумеется, чтобы те, кто мог еще оставаться на месте преступления, не увидели ненароком – даже в сумерках – а напрямки. Нет, не напрямки – там кусты гуще; а чуть вправо, туда, где просека. Вернее, еще правее, туда, где второй проем в кустах, потому что возле первого проема расположился стилизованный под конец девятнадцатого века узорноствольный фонарь. В Москве ведь много чудесного – вдруг фонарь по ночам работает? И ведь скорее всего работает. Вид у него такой, исполненный достоинства. Значит, еще правее.