***
Миру не было до взрослой Кларетт никакого дела, но она по этому поводу не очень огорчалась. Саму ее мир тоже не очень интересовал.
А интересовалась Кларетт мужчинами. Это у нее был не исследовательский азарт, и даже не просто любопытство, а личная заинтересованность – ей хотелось знать, какой именно мужчина согласиться иметь с ней дело. Чтобы жить вместе, есть вместе, спать вместе, и в переспективе, возможно, иметь свой отдельный независимый хутень, детей, и еще чего-нибудь. Ну, собаку, что ли. О большем Кларетт не думала, то есть, не могла вообразить, и целью такой – вообразить большее – не задавалась. И когда это большее все-таки появлялось – мужчины её, Кларетт, не чурались – она просто дополнительно радовалась этому большему, если оно было радостно, или печалилась, если печально.
А было в Кларетт шесть футов и два дюйма роста. Даже у мужчин такой рост считается выше среднего в некоторых регионах. Сложения она была – длинного и тощего, без особых выпуклостей, с маленькой грудью и маленькой жопой. Кожа шоколадная, а глаза огромные. Пальцы длинные, ногти и лунки красивой формы. А рот большой и чувственный.
В школе Кларетт училась плохо, хотя честно старалась, книги и тетради содержала в чистоте, писала аккуратным почерком, и печатала неплохо. А сразу после школы ушла она из родительского хутеня – не очень благополучного, но и не особо, драматически, несчастного. Хутень как хутень. Ушла, потому что позвали.
Позвал грувель знакомый, они встретились с ним однажды в заведении, где пьют холодные напитки с пузырьками, смеются громко, шутят плоско, и играют в кегельбан. Кларетт играла в кегельбан не очень хорошо, но ей нравилось, что кругом люди, веселые и азартные, и много мужчин во взятых напрокат кегельбанных кедах.
Грувель оказался заядлым любителем футбола. Любимая его команда базировалась на другом континенте и называлась «Арсенал». За один месяц Кларетт узнала об «Арсенале» и футболе решительно всё. И постоянно думала и о футболе, и об «Арсенале», и жаловалась знакомым девушкам в парикмахерской, что в этом году в «Арсенал» набрали какой-то швали, и тренера давно пора гнать в шею, потому что он не умеет контактировать с игроками совершенно, а болельщики как всегда – люди темные, смотрят, и не видят толком, что происходит, и нет от них никакой поддержки. Касательно же национальных сборных – ну, Бразилия, конечно же, с их романтическим подходом к атаке, всегда производит впечатление, а немцы прямолинейны слишком, хоть и упорны, а команда Камеруна – что ж, все еще не тот уровень, все достойные камерунцы играют в Европе, а перспективы самые лучшие в данный момент у Италии, хотя, конечно же, сами понимаете, сборная Италии, особенно в связи с недавним скандалом, менее стабильна, чем в прошлом сезоне.
Через полгода грувель потребовал, чтобы Кларетт нашла себе работу, поскольку он не может содержать и себя, и ее. Кларетт послушно нашла работу кассиршей в супермаркете и честно платила половину квартирной платы, немалой – поскольку хоть и окраина, а все-таки Йоганесбург. Еще через три месяца грувель ее бросил.
Однажды подружка пригласила Кларетт на вечеринку. На этой вечеринке повстречался Кларетт мужчина очень сурового, очень мужественного вида, с очень темной кожей. И в тот же вечер настоял, чтобы она пустила его к себе переночевать. И еще до первого соития знала Кларетт, что в этой жизни каждый за себя, что все люди продажны, просто у каждого человека есть своя цена, а верить никому нельзя, но без риска жить – пресно, нужно иногда рисковать, а от последствий никто не застрахован. Обо всем этом она поведала на следующей день одной из своих сотрудниц в супермаркете, и сотрудница поняла (и поведала остальным), что Кларетт, по всей видимости, нашла себе нового грувеля, и что грувель этот, по всей видимости – не то вор, не то грабитель, не то наркоторговец, в любом случае – репей и явный представитель зелайфа. В общем, полная белагра, а Кларетт – дура неразборчивая. Ну, он ей покажет, вот увидите. А то и убьет ненароком.
Он был мужчина страстный, и Кларетт было с ним хорошо временами. Иногда он ее бил, особенно когда у него не ладились дела, или просто было плохое настроение, и она жаловалась сотрудницам, и сотрудницы советовали ей его бросить или выгнать, но она не бросала и не выгоняла. У него водились деньги – пачки ассигнаций, схваченные резинкой – и от щедрот он выдавал ей иногда немалые суммы, и Кларетт купила черный кожаный диван, красивый настенный телевизор, красивую кровать с набалдашниками в виде ржущих и встающих на дыбы беговых лошадей, полированные блестящие шкафы с позолоченными ручками и узорами, несколько фарфоровых слоников под седлом, и разных тряпок себе, а также покупала своему сожителю белье, носки, терпко пахнуйщий норвежским хвойным лесом одеколон, крем для бритья с радостным розовощеким хонником на этикетке, шампунь, и прочие мелочи, и готовила ему обед. По вечерам он рассуждал о том, что каждому мужчине нужна подруга жизни, и что с этой самой подругой мужчина должен все делать вместе – и страдать вместе, и радоваться, и если муж, например, попал в беду, подруга должна с ним разделить его участь. Кларетт спрашивала, не ее ли он имеет в виду. Он говорил, что да. Она спрашивала, когда придет ей пора разделить с ним участь. Он отвечал – когда она будет к этому готова. Как станет готова, он ей тут же и скажет. Потом его арестовали и посадили надолго, и Кларетт опять осталась одна.