Полезный Груз - Страница 118

118

А когда контроль вернулся, его спросили:

– Хотите настоящего коньяку? Совсем немного?

Сидя в позе Диониса на матрасе, спиной упираясь в подушку, которая упиралась в свою очередь в стену, Муравьев сперва оценил запах, затем цвет, и только после этого вкус коньяка. А невозможная Пиночет спросила:

– А сигару?

Муравьев согласился и на сигару, решив посмотреть, не выволочет ли она на свет Божий что-нибудь инкрустированное с плюшевой прокладкой, содержащее какие-нибудь совершенно особые сигары из табака, выращенного в теплицах Ганимеда, хотя, конечно же, на Ганимеде теплиц нет. Но она достала откуда-то из стенного шкафчика на кухне жестянку из-под крупы, в которой расположились две сигары.

– Тоже настоящие? – спросил Муравьев.

– Из штата Вирджиния.

Он не выразил восхищения, а только кивнул, и прикурил от предложенной серебряной зажигалки, формой напоминающей его собственную, но, наверное, во много раз дороже.

Не облачаясь ни в простыню, ни в халат, не стыдясь своего красивого тела, дымя сигарой, Пиночет распахнула холодильник, и на кухонном столе появились красная икра, багет, и сливочное масло. Муравьев немного подумал и тоже не стал ни во что облачаться. С сигарой и снифтером в руке, голый, он перебрался за стол. Вскипел чайник.

Муравьев хорошо себе представлял, сколько стоит настоящий французский коньяк, настоящие вирджинские сигары, и настоящая – а она была настоящая, явно – красная икра, но беспокойства не проявлял, а небрежно, не стесняясь, рассматривал крупные темные ореолы рослой девушки – Пиночет мельком глянула, на что именно он смотрит, улыбнулась с претензией на цинизм или сарказм, и закинула ногу на ногу, а Муравьев подвинулся ближе и поцеловал ее в сосок. Она запустила руку ему в волосы.

– Подождите, – сказал он. – Я давно не курил. И коньяк давно не пил. Все очень ново, интересно, и почему-то очень сочетается с вашим образом, сударыня.

– Что именно сочетается?

– Коньяк, икра. А во дворе наверное привязан вороной конь, и конюх в белых перчатках и цилиндре всегда наготове.

Теперь уже она придвинулась ближе и поцеловала его в висок, а затем в ухо. И сказала:

– Вы меня решили извести, понимаю.

Муравьев откликнулся:

– Терпение, друг мой, терпение.

Он залпом допил коньяк, мастерски отрезал и разрезал кусок багета, и хотел было в два движения намазать его сперва маслом, а затем икрой, но масло оказалось холодное и не мазалось. Муравьев затушил сигару в серебряной пепельнице с рельефным изображением какого-то момента индейской охоты на бизонов. Он спросил:

– Скажите, вы не помните случайно, когда именно «Мечта» купила Комбинат в Авдеевке?

Пиночет не обиделась. Напротив, поставила чашку на стол и некоторое время думала, мигая.

– Не помню точно. Несколько лет назад.

– А когда начались эксперименты с новым катализатором?

– Откуда вам про это известно?

– Это многим известно.

– Пять месяцев назад. Почти день в день.

Муравьев отставил снифтер в сторону и стал смотреть в одну точку.

– Что-то не так, капитан?

– Скажите, сударыня, приказ заняться Чайковской, и косвенно мною … Приказ этот исходил от вашего непосредственного начальства? Или по личной просьбе кого-то из вышестоящих?

– Это тайна великая, – сказала она неуверенно. – К чему вы клоните, капитан?

Муравьев перевел на нее глаза. И сказал:

– В нашем с вами деле постоянно чувствуется привкус подставы. Но кто кого подставляет, я пока не понял. Предполагаю, что вы – не инициатор, а жертва, несмотря на ваш дурацкий гонор. Своего рода пешка в чьей-то омерзительной игре, и вас мне жалко не меньше, чем себя.

Она опять не обиделась – она неотрывно, внимательно смотрела на него. Он чуть улыбнулся, и она пересела к нему на колени и стала гладить по голове, улыбаясь широко, и временами прикасаясь губами к его виску. Не стала ни оправдываться, ни объяснять, ни предполагать. И ему сделалось спокойно и хорошо, и не хотелось больше ничего сопоставлять весь следующий час, или около того.

А может и больше времени прошло.

Ополоснувшись под душем, он обмотал чресла мягким белым полотенцем, а когда снова начал разглядывать себя в зеркале, то уловил вдруг новые звуки в квартире – и отсутствие старых. Похоже было, что человеческое тело мягко осело на пол – где-то возле кухонного стола. Затем последовала серия нежных ковыряний металлом в металле, и входная дверь открылась, не скрипнув. Муравьев замер, повел глазами по ванной комнате, некоторое время приглядывался к щели под дверью.

Давеча Пиночет сама предположила, что кто-то придет похищать Чайковскую, но предположила поверхностно, несерьезно, сама не очень в это веря. Скорее всего ей просто хотелось переспать с бравым капитаном.

Проявились новые звуки – приглушенные голоса. Не скрываясь, трое проследовали мимо двери в ванную – не заглянув внутрь.

Не заглянули – значит, уверены в себе. Не беспокоятся.

Не беспокоятся – это хорошо. Это значит, что элемент неожиданности на его стороне. Это хорошо, когда хоть что-нибудь на твоей стороне, а то ведь стоишь в ванной без штанов, а в квартиру вламываются – и никаких поблажек, никаких плюсов в ситуации.

Негромкий, но очень отчетливый, женский голос донесся из гостиной:

– Дайте ей понюхать.

– А хахаль её?

– Пусть поваляется. Иначе придется его ликвидировать, а надобности особой нет.

Донеслись новые звуки – в гостиной возились.

Потом донесся хриплый нечленораздельный возглас Пиночет, и за возгласом последовал звук пощечины.

118